Днепровский вал [СИ от 09.10.2012] - Владислав Савин

А вот Елезаров был озабочен. За последние две недели он беседовал со Сталиным четыре раза, и на последнее встрече Вождь был задумчив, больше слушал, иногда задавал наводящие вопросы — но Елезаров знал, что Сталин никогда и ничего не забывает. На последней встрече присутствовал еще один, здоровый веселый мужик с белорусским говором, товарищ Пономаренко, как сказал Вождь, "теперь он будет вашим непосредственным начальником по части идеологии и пропаганды". Он полностью в курсе, знает историю вашего мира, прочел книги, смотрел фильмы, теперь хотел бы с вами, людьми оттуда, пообщаться вблизи. А так как он товарищ очень занятой, руководство партизанами тоже на нем пока, хоть скоро мы уже на границу выйдем — то примите его к себе на постой. И отнеситесь со всей серьезностью — вы в море уйдете, а товарищу Пономаренко с вашим материалом работать. И ошибки недопустимы, чтобы не повторилось того, что у вас.

Что ж, у Верховного Главнокомандующего в войну огромная масса дел, которые надо было как-то ухитриться вместить в не такие уж и долгие двадцать четыре часа — так уж устроено, что в сутках больше попросту нет. И правильная работа руководителя, не тянуть на себе весь воз, нельзя объять необъятное, а своевременно и грамотно озадачить подчиненных. Товарищ Пономаренко оказался нормальным мужиком, едва они вышли из кабинета, попросил именовать себя Петром Кондратичем. Мол, на самом-то деле он — Пантелеймон, но для русских бывает сложновато, а для "Кондратича" на первом разговоре все же рановато. Сначала они посидели и пообщались в кремлевском буфете — вопреки пропаганде, не было там никаких экзотических блюд. Ну хлеб, похожий на бородинский, только с изюмом, добротная ветчина, изрядно выигрывающая по вкусу у своих аналогов из будущего, ибо не содержала всякой ненатуральной дряни, вполне приятственный сырок и графинчик какой-то из домашних настоек, типа старой доброй "Беловежской" из будущего — словом, нормальный такой рацион человека, ударно трудящегося от рассвета до заката и метущего со стола все съедобное, не опускаясь до пошлого буржуазного дегустаторства. А затем разговор переместился в машину, большой американский "паккард", до удивления похожий на послевоенный наш Зис-110, сперва заехали в какое-то место, где Пономаренко, попросив всех подождать, через минуту вернулся с армейским вещмешком, как он сказал, "тревожный" запас на случай если куда пошлют, уж простите, солдатский "сидор" мне как-то привычнее чемодана.

— Однако! — подумал Елезаров — руководителя такого ранга могут в пять минут выдернуть, и ноги в руки, куда по делу надо, хоть в Вологду, хоть в Хабаровск? Попробовали бы так в мое время, хоть начальника главка! Держал всех в тонусе Иосиф Виссарионович — ясно, отчего на него, только помер, сразу начали с самого верха ведра грязи лить!

В гостинице, неприметном доме в Замоскворечье, для "воронежцев" был выделен, под особой охраной, весь верхний этаж, шесть номеров — их занимали Лазарев, Аня, Сирый, Елезаров, в один из двух свободных вселился Пономаренко. Сирый был на месте, а вот командир с Анечкой отсутствовали. Тут же появились бутерброды, чай, и кое-что покрепче, и разговор продолжился.

— Ну что ж, товарищи офицеры — ударное поглощение бутеров вовсе не мешало веселому белорусу в простеньком костюме вести диалог — это все, конечно, хорошо. Хоть что-то взамен всей той головной боли, которую вы, товарищи "гости", нам принесли.

— Поясните, Петр Кондратьич — заявил Сирый — мы принесли вам кучу информации о технологиях будущего. Об ошибках и тупиках — ваших, товарищи, ошибках, и тупиках, в которые вы зашли. Наконец, попросту о некоторых природных явлениях типа землетрясений — а ведь это позволит спасти многих людей.

— А кто спорит? — ответил Пономаренко — вы, товарищи, конечно, полезные. Но вместе с тем… вместе с тем вы — возможный источник заразы. Выходцы из будущего, в котором всех как будто чумная муха какая-нибудь покусала. А вдруг вреда от вас будет не меньше, чем пользы. А то и больше.

— Ну и какой же вред мы вам причинить-то можем? Сбежать с ноутбуком на Заокраинный Запад? Так ведь не сбежим. А кто побежит — того вы запросто схватите и повяжете.

— Да не в том дело, — как-то устало отмахнулся "истинный партиец". И сразу стало видно: мужик крепенько устал. Вся страна, откровенно говоря, крепенько устала пахать в круглосуточном режиме — и этот явно исключением не был. — Вот, к примеру, посмотрел я некоторые из ваших фильмов. Про ту же… как, бишь, ее там… "Интердевочку", ага. И ведь все в фильме вроде правильно показано. Ни одна здравомыслящая девочка себе ТАКОГО не захочет — проверено на допущенных. Да нет, не беспокойтесь — допущена была только Анечка, которая, вашими терминами выражаясь, сейчас секретарша у товарища Лазарева, — Петр-Пантелеймон шуточно закатил глаза. — Правильная девочка, ах какая правильная, эк не повезло мне пересечься с ней, пока я еще был ее начальником… Так вот — она, посмотревши фильм, только плевалась, возненавидевши и главную героиню, и ее подружек, и ту дуру-медсестренку, которая в конце концов тоже в "интердевочки" ушла. Но! — наставительно поднял палец бывший "главпартизан". — Но в в а ш е й, товарищ Пименов, стране показ фильма привел к тому, что "профессия" таких вот интердевочек стала весьма популярной. Как же — красивые машины, красивые меха… А уж в нашей, где полстраны теперь в землянках живет, или в общежитиях по два человека на пять квадратных метров — мало ли как ТАКОЙ фильм отзовется. Вы бы рискнули?

Знаю, что у вас уже как иммунитет. Но у нас-то… вот Ефремова вашего прочел, очень понравилось кстати, надо будет поближе посмотреть на человека, может он в нашем ведомстве больше пользы принесет, чем в своей палеонтологии. Или больше романов напишет, "Лезвие бритвы" его, по секрету скажу, возможно, очень скоро издадут, слегка доработав и чуть сократив, чтобы реалии вашего времени не вылезали. Но в другой его вещи, кажется в "Часе быка", говорилось, насколько опасными могут быть чужие культуры, идеи, философия. Причем то, что для одного народа в одно время и своих условиях благо — в другой стране, времени, окружении, смертельный яд. И нужна тут огромная осторожность, и тщательный анализ, что и как перенимать, увидев полезное. Поскольку из одинаковых предпосылок разные люди совсем разные выводы сделают, исходя из своего воспитания и жизненного опыта.

— Но ведь Вы сами говорили про Анечку!

— Анечка, мой дорогой друг из будущего, это отдельный разговор, — широко ухмыльнулся Пономаренко. — такие как она, это наш золотой фонд. Наше будущее. Наша надежда. Но увы, их мало. Зато предостаточно помнящих, что до революции Россия была первой по числу публичных домов в Европе. И далеко не все, знаете ли, там трудились за долю малую — хватало и "золотой молодежи", и дам высшего света, ищущих острых ощущений. Если им и их детям подкинуть такую замечательную тему — как бы у наших "Метрополя" и "Московской" снова не выстроились толпы этой гнуси, они и так, если между нами говоря, вполне еще существуют и здравствуют. Это такие, как Анечка, погибают на переднем крае. Да ведь и у вас она погибнуть должна была! А вот те, кто в тылу, и сами жить будут, и детей оставят. И будет в итоге, по вашему Льву Гумилеву, переход в фазу обскурации. Вот те же французы, в ту войну дрались отважно — а в эту, еще до начала, "лучше нас завоюют, чем снова Верден". Лучшие погибли, детей не оставив — и вот результат.

Собеседники помолчали, потом молча же, взаимно друг друга понявши, выпили, не чокаясь. За тех Анечек и Ванечек, что были "золотым фондом" СССР. За тех, кто погиб в бою за светлое будущее, надорвался на стройках, сгинул в партийных интригах. И за тех, кто, избежавши всего этого, дожил лет так до восьмидесяти с гаком и увидел крушение всего того, за что они сражались — и на войне, и в мирной жизни. За этих — тоже не чокаясь. Им-то, наверное, пришлось хуже всех остальных. Потому что они успели увидеть торжество мрази.

— Представляете, товарищ Елезаров, после просмотра этой дряни наша товарищ Смелкова этак сощурилась нехорошо и заметила: значит, не только враги нам мешают коммунизм строить — но всякие нехорошие женщины. Честное слово, боюсь теперь интересоваться статистикой смертности подобных дамочек в Архангельске. Хотя, — чуть задумался Пономаренко, — если вдруг выяснится, что она и в самом деле сгоряча двух-трех "интердевочек" покалечит, буду отмазывать со страшной силой. Во-первых, наш она человек, больше полусотни немцев положила. Во-вторых, что-то ваш адмирал мышей не ловит, внимания должного не проявляет — а девочка ах какая красивая, ах какая правильная. А ведь это огромное значение имеет, чтобы мы не только страну подняли и детям оставили лучшей, чем приняли — но и чтобы наши дети были лучше нас. Ведь гниль, что в вашем времени полезла, это никакие не "бывшие", а дети вроде бы достойных людей, наших людей. Но — недосмотрели.